2001. Т. 2. № 5

Public employment grew surprisingly fast in Russia during the 1990s, at a time when total employment was falling. Most of this growth occurred in the country's 89 regions, and rates varied among them. This paper seeks to explain this variation. Using panel data for 78 regions over 1992-1998 we test several hypotheses. We show that the increase in the share of public employment in total employment has been greatest where unemployment was highest and growing the fastest, in ethnically defined territorial units, and in regions which received larger federal transfers and loans. Regional governors appear to use public employment for several purposes: as a kind of economic insurance to cushion the population against unemployment; as a way of buying votes before elections; and, possibly, as a way of redistributing to minority ethnic groups. Their willingness to use it for any of these is conditioned by the level of federal financial aid they can attract. The paradoxical growth of public employment in Russia appears less a result of ignorant or irresolute central management than a perverse outgrowth of the competitive game of federal politics, in which regional governors use public sector workers as "hostages" to extract transfers.

В данной работе я делаю попытку опровергнуть неоклассическую посылку о том, что все рынки должны быть похожими друг на друга, а отличия между ними свидетельствуют об их несовершенстве. Вместо того, чтобы говорить о "модели" рынка, принятой в экономической теории, я предлагаю альтернативный взгляд на рынки и рыночное действие, основывающийся на четырех исходных посылках. Я утверждаю, что эта точка зрения подтверждается результатами наблюдений, а выстроенная на ее основе политика оказывается более верной.

В статье на основании результатов лонгитюдного исследования среди официальных бедных и территориального исследования северного села анализируется механизм формирования застойной бедности. Сельские бедные рассматриваются в качестве одной из депривированных и социально-исключенных групп, особенностями положения которых является экономическая, социальная и пространственная изоляция от основных источников жизнеобеспечения капиталистической России. Данная изоляция является важным фактором преобразования статистической группы бедных в реальную. Ключевым отличием такой группы является не столько нехватка средств существования, сколько устойчивость такого положения, признание неспособности самостоятельного преодоления нужды, а также выработка особых способов обеспечения домохозяйства в условиях исключения с рынка труда и включения в систему социальной защиты. Однако социальная помощь, направленная лишь на поддержание достигнутого уровня жизни, не может быть каналом восходящей мобильности для ее получателей.

В основу работы положена посылка о существовании в российском обществе одновременно нескольких "средних классов". Используя три критерия идентификации среднего класса (материальное положение, профессионально-квалификационный фактор и самоидентификацию), автор выделяет "ядро" (социальную группу, обладающую базовыми признаками среднего класса) и "протосредние классы" (носителей одного или нескольких доминантных признаков), переходя затем к анализу их мобильности. Публикуемая часть работы посвящена эмпирическому изучению динамики среднего класса и анализу мобильности выбранных идентификационных критериев. Анализ выполнен на основе данных RLMS 5-8 раундов (1995-1998). Выявлено, что численность "ядра" среднего класса менялась на протяжении рассматриваемого периода не более чем на 10%, в то время как его состав в среднем за год замещался на 62%. Схожая ситуация наблюдается и в отношении "протосредних классов". В итоге опровергается гипотеза о стабильности "ядра" среднего класса.